Мысль об этом приятно волновала душу. Маргарет ощущала, что совершенно закуталась в собственных чувствах. Впервые за последние несколько месяцев разум ее обрел полную свободу, сердце готово было петь.
Она снова жила!
Небо над магазином «Иностранная книга» было почти черным, уличные фонари едва разгоняли свинцовую предгрозовую тьму. Пекин задыхался в густом, напоенном влагой воздухе. С утра Ли Янь сменил уже две рубашки, но и третья сейчас была мокрой. По дороге на Ванфуцзин он краем глаза заметил на стене дома циферблат электронных часов, где отсчет времени перемежался с показаниями термометра — 20:10 и 37 С. Детектив чувствовал: еще полчаса-час, и темноту разорвут ослепительные зигзаги молний, небо содрогнется от громовых раскатов, на землю обрушатся потоки дождя. Вода заклокочет у канализационных решеток, смоет с асфальта накопившийся мусор. Позже, когда дождь закончится, город с облегчением позволит себе вздохнуть.
Поставив последнюю точку в отчете для заместителя генерального прокурора, Ли решил заехать на вокзал, проводить дядю. Неожиданное появление племянника обрадовало Ифу — удивило, но обрадовало. Они церемонно пожали друг другу руки, и старик вошел в жесткий вагон сычуаньского экспресса, туда, где в купе уже сидели его спутники — жующие, дымящие сигаретами, непрерывно сплевывающие на пол. Стоя на платформе, Ли Янь долго смотрел, как тают во тьме красные огоньки последнего вагона. Душу щемила непонятная тоска, хотелось догнать уходящий состав, дернуть ручку стоп-крана, крикнуть дядюшке: «Не уезжай, сестра и ее супруг во всем разберутся сами!» В минуту прощания Ифу выглядел таким хрупким, таким беззащитным. Одряхлевшим. Как он сказал Маргарет? «Единственное, о чем я сожалею, так это о разлуке с женой. Когда я вышел из камеры, судьба отпустила нам очень мало времени быть вместе». До этого дядя ни разу не позволил себе подобной слабости: зачем выставлять напоказ свою боль?
У бордюра остановилось желтое такси, с заднего сиденья на тротуар выбралась Маргарет. Прибытие янгуйцзы ободрило Ли. Перед выходом из гостиницы американка экономно воспользовалась косметикой: губы ее посвежели, коричневатые тени вокруг глаз подчеркнули их сияющую голубизну. Одета Маргарет была в свободного кроя брюки из тонкого хлопка и шелковую блузку, небрежными складками собранную на талии; на ногах теннисные туфли. Под скромным воротом блузки угадывалась высокая грудь, золотистые волосы медовым каскадом ниспадали на плечи. Когда Маргарет с улыбкой почти побежала навстречу, Ли Яня ударило током: сейчас она обнимет его, поцелует… Сыщик испытал мгновенное смятение, но ничего ужасного не произошло.
— Привет!
— Привет, — едва выговорил он. Американка опять казалась богиней.
Маргарет увидела Ли Яня еще на подъезде к магазину. Детектив тоже преобразился: красная рубашка с короткими рукавами, на узких бедрах — выцветшие джинсы. Красный цвет ему к лицу, подумала она, отличный контраст для колючей щетки черных волос. Стоявший в одиночестве у входа в магазин Ли выглядел непривычно печальным. Но когда в глазах китайца вспыхнула радость, она почувствовала, как изнутри поднимается жаркая волна. Искушение было столь сильным, что Mаргарет едва не встала на цыпочки, едва не прикоснулась губами к его губам. Ну почему? Почему нет? Почему нельзя быть самой собой?
Просунув руку под его локоть, она спросила:
— Куда вы собираетесь меня повести?
— Здесь недалеко. — Ли медленно двинулся вверх по улице.
Ванфуцзин всегда была главным торговым кварталом Пекина. По обеим сторонам проезжей части сверкали витрины универсальных магазинов, европейских бутиков, модных фотостудий и ювелирных салонов. Несмотря на поздний час, двери их оставались открытыми. Плотная масса горожан лениво текла по тротуарам, тормозила возле дорогих ресторанов, ручейками всасывалась в неприметные заведения, где за пять добытых честным трудом юаней можно было если не изысканно, то хотя бы просто вкусно и сытно поужинать. Позади стоявшего на остановке троллейбуса замерла вереница машин, между ними сноровисто лавировали велосипедисты. Вся восточная сторона улицы представляла собой гигантскую строительную площадку: рабочие реконструировали старые здания и возводили новые.
— Мэрия решила проложить здесь подземную магистраль, — на ходу пояснил Ли. — Три уровня, триста метров длиной.
— Для чего?
— Для торговли. В наши дни люди не успевают тратить деньги. Ванфуцзин испокон веков считался кварталом богачей. Название свое улица получила от особняков знати, которые стояли здесь во времена династии Мин, и от колодца, снабжавшего их чистой родниковой водой.
Неожиданно Маргарет поняла, что вдыхает терпкий, с легким привкусом дымка аромат.
— Гм-м-м, здесь вкусно пахнет!
Улыбнувшись, Ли Янь увлек свою спутницу за угол, на улицу Дун'аньмэнь. Сделав два шага, американка в изумлении остановилась.
— Ночной базар, — пояснил Ли.
По правую руку, насколько мог охватить взгляд, тянулись ряды прилавков, на которых за стеклом были выставлены тарелочки со снедью. Улица походила на муравейник: сотни, тысячи человек сновали от прилавка к прилавку, подхватывая чашку с рисом там, ложку жаренных в масле овощей здесь, выдержанное в извести утиное яйцо, тарелку с кусочками свинины или курицы. От жаровен, что стояли под ветвями деревьев, летели в стороны брызги раскаленного масла, к ночному небу поднимались голубоватые клубы дыма. Все немыслимое разнообразие блюд китайской кухни готовилось здесь на открытом огне. Пыхтели от натуги огромные медные чайники, в глубоких сковородах шипела целиком запекаемая рыба. Ли Янь осторожно вел Маргарет меж шестов, с которых свисали гирлянды лука, стручки перца, связки чеснока и прочих пряностей, названий которых американка не знала. За прилавками потели в белых халатах повара: их руки с ловкостью орудовали острейшими ножами, откидывали в бамбуковые решета длинные полоски лапши, укладывали в пароварки пышные булочки — маньтоу. Рис и лапша едокам подавались в пластиковых пиалах; использованная посуда летела в высокие корзины для мусора, что были установлены возле каждого прилавка. Посетители ночного базара не просто утоляли здесь голод — они общались. Пекинцы ходили сюда семьями, приводили друзей и знакомых. Прятавшиеся в листве электрические лампочки под конусообразными жестяными абажурами располагали к неторопливой беседе.